– Но в хобби не нужно упражняться.
На то оно и хобби.
– Тогда можно я брошу молодёжный
оркестр?
– Нет. Он свидетельствует о твоей
социальной вовлечённости.
– Да, но я уже вовлечена в него.
Так что теперь можно и бросить.
– Нет же. Пойми, это будет
свидетельствовать об обратном, о том, что ты – бунтарка. В Оксфорде такие не
нужны.
– Им не нужны люди, у которых своя
голова на плечах.
– Дженни, мне надо прийти при
полном параде?
– Боюсь, что да, просто, чтобы
показать папе, что ты серьёзный молодой человек, а не какой-нибудь пижон.
– День добрый. Конечно,
безрассудно садиться в машину к незнакомцу, но я люблю музыку и беспокоюсь за
Вашу виолончель. Предлагаю положить её ко мне в машину, а Вы пойдёте рядом.
– А откуда мне знать, что Вы не уедете
с моей виолончелью?
– Наверное, виолончелистки часто
ходят на концерты.
– Да нет. Мы в них не верим.
– А они существуют.
– Мне говорили.
<...>
– И почему же мы в них не верим?
– Он считает их бесполезными.
– Ваш отец?
– О, да. Это пустая забава, в отличие
от занудных школьных концертов. Там-то не размечтаешься.
– И в этом, конечно, главное их
достоинство. Но когда-нибудь всё-таки сходите.
– Наверняка.
Если я поступлю в университет, я
буду читать, что хочу, и слушать, что хочу, и буду любоваться картинами и
ходить на французские фильмы, и общаться с теми, кто много всего повидал.
– Вы правы.
– Да.
– В какой университет?
– В Оксфорд.
Если повезёт.
А Вы где-нибудь учились?
– Я учился, что называется, в
школе жизни. Но отличником так и не стал.
И слышать не хочу французских
песенок! В учебном плане такого нет, насколько я помню.
– Камю не хочет никому нравиться.
Чувства – это мещанство. Быть помолвленным – это мещанство. Он убивает
человека, и ему всё равно. Его мать умирает, а ему всё равно.
– Если моя мама умрёт, мне тоже
будет всё равно. Я что экзистенциалистка?
– Нет. Ты просто корова.
А после университета стану совсем
француженкой, уеду в Париж и буду курить, одеваться в чёрное и слушать Жака
Бреля, и всегда буду хранить молчание.
– Как всё прошло?
– Кажется, неплохо. Я не
сфальшивила. Никого не вышвырнули из оркестра.
– Верный признак истинного
торжества культуры.
Я не всегда была замужем. Но
быстро положила этому конец.
– Мы опоздали?
– Нет, но, если мы пропустим
начало, тогда вовсе нет смысла идти на концерт и можно пойти потанцевать.
Господи, по мне: слушать
классическую музыку – всё равно, что сидеть на собственных похоронах.
Как отрадно встретить
любознательную юную девушку. Я столько всего хочу Вам показать.
– Как всё прошло?
– Лучший вечер в моей жизни.
Как видите, я просто люблю вещи.
Оксфорд за тем и нужен, папа –
дорогостоящая альтернатива танцулькам.
В этом прелесть, Дженни: всё
достаётся даром. В саду растёт оксфордское дерево, на твоё счастье, потому что
так мы платим за Оксфорд. И целая роща школьных деревьев, значит, школа тоже
бесплатна. И должно быть ещё репетиторское дерево. Пойду, проверю. <...>
Их ведь там полно. Растут вокруг деревья на карманные расходы. Пойду, их
проведаю. И, может, тебе повезёт – и там растёт ещё мужик-толстосум, потому что
– видит Бог! – тебе он понадобится!
– Почему вы пьёте? Сейчас ведь не
Рождество.
– Ты многого, деточка, не знаешь.
До твоего рождения мы были о-го-го.
– Да уж, я вас наблюдаю только
последние шестнадцать лет.
– Пытаюсь вспомнить, что ты
пропустила... Не так много, пожалуй.
– Свой человек там [в Оксфорде],
Дженни, – вот что тебе нужно. Ведь не всегда всё решают знания.
– Что значит: почти готовы?
– Не удивлюсь, если их выйдет
трое. Единственное объяснение – что они мастерят себе подружку.
– И почему все студентки так
выглядят? Ведь большинство девушек от природы хорошенькие, но студентки –
просто пугала. Наверное, всё дело в окружении. Тут хочешь, не хочешь,
становишься толстой, прыщавой и близорукой.
– Истинно научный подход, а с наукой
не поспоришь.
– Вот зачем нам Вы: чтобы спасти
нас от самих себя.
– Привнести в наши грубые жизни ум
и культуру.
– Шторы прямо как у нас дома.
– Хватит о шторах.
Ты прекрасна.
– Дэвид, ты должен кое-что знать.
Я – девственница. И хочу ей остаться до семнадцати лет.
– Это хорошо. И ты права.
Но мы ведь может быть нежны друг с
другом?
– Конечно. Если только мы не...
– Можно взглянуть... одним
глазком...
– Просто взглянуть на них?
Не будь мещанкой, Дженни. Ты выше
этого. Ты залпом пьёшь всё, что я тебе предлагаю. А потом, стукнув стаканом по
столу, требуешь ещё. И это прекрасно.
Мы – не такие умные, как ты. И нам
приходится быть смекалистыми на свой лад.
Теперь ты всё знаешь. И, если тебе
это не по нраву, я пойму. Возвращайся в Твикенхем, слушай радио, делай домашние
задания по латыни, но поездки на выходные, рестораны, концерты – всё это не
растёт на деревьях.
– Тебе пора делать домашние
задания?
– Ты не представляешь, какой
скучной была моя жизнь до встречи с тобой. Наша англичанка говорит, что о человеке
судят по поступкам: если ничего не делать, так и останешься никем. И до встречи
с тобой я не делала ничего. Иногда мне кажется, что во всей этой идиотской
стране никто не совершал поступков, кроме тебя.
– Стать писателем – это не водить
знакомство с писателями.
Бывает, что некая шестиклассница,
будучи ученицей нашей школы, теряет кое-что важное, кое-что главное, и если об
этой потере становится известно, то этой юной леди приходится продолжать
обучение где-нибудь ещё, если, конечно, ей вообще необходим аттестат.
Ну, задувай свечи, пока дом не
сгорел.
– Я подумал, что можно
попрактиковаться на этом.
– На банане?
– Покончи сначала со всей этой
морокой.
Что?
– Дэвид, я не хочу лишиться
девственности при помощи фрукта!
– Если завтра всё случится, такое
бывает раз в жизни.
– Почему только раз в жизни?
– Потому что первый раз бывает
только раз.
Так что: всё по-взрослому –
никаких Минни.
Обращайся со мной, как со
взрослой.
– Ты всё ещё чувствуешь себя
школьницей?
Это было не слишком неприятно?
– Только в начале. Но вообще
забавно.
Все эти стихи, песни, а на самом
деле всё так быстро...
– Дженни, ты знаешь, что вольна в
своих поступках. Ты умная, ты красивая. Но нужна ли твоему молодому человеку
умница Дженни?
– Кажется, я Вас не понимаю.
– Поступай в Оксфорд, несмотря ни
на что, потому что иначе моё сердце будет разбито.
– А Вы где учились?
– В Кембридже.
– Вы умная, Вы красивая. Вероятно,
верх одержала умная мисс Таббс. И вот Вы сидите над сочинениями.
Не знаю, эти несколько месяцев я
ходила в прекрасные рестораны и джаз-клубы, смотрела чудесные фильмы, слушала
дивную музыку...
– Дженни, ты предохраняешься?
– Да не в этом дело.
– Разве?
– Может, все мы кончим сочинениями
про пони и домашними заданиями или, да, поступим в Оксфорд, но что, если мы
умрём в момент, когда закончим школу? Тогда смысл будет лишь в том, что было до
этого.
– Жаль, что ты считаешь меня
покойницей.
– Да ты не волнуйся...
– По поводу?
– Мне сказали, что через пятьдесят
лет уже никто не будет говорить на латыни, даже сами латинцы. Так что не
переживай из-за «четвёрки».
– Она – Та Самая. Она не такая,
как все.
– Не хочу, чтобы она страдала.
Если у вас есть вкус – это даже не
полдела, это решает всё.
Увы, но однажды школа останется в
прошлом, и можно будет всю ночь говорить об искусстве.
– Дэвид, что ты ищешь?
– Да просто...
– Да в чём дело?
– Ты выйдешь за меня?
– Что ты искал?
– У меня, кажется, было кольцо. Не
совсем подходящее, но оно сгодилось бы.
– Дэвид...
– Я серьёзно.
– Ты – очень милый...
– Так что скажешь?
– Отвези меня домой.
– А если я не пойду в колледж, а
выйду замуж?
– Замуж?
– Замуж.
– Ну, смотря за кого.
– Правда? Надо же.
– Я не хочу, чтобы ты выходила
замуж просто ради того, чтобы выйти замуж.
– Спасибо.
– Тебе сделали предложение?
– Да.
– Кто?
Дэвид?
– Нет. Прохожий с собакой.
– Что ты ответила?
– Пока ничего.
– У тебя есть выбор? Или уже
слишком поздно?
– Конечно, есть выбор. Причём
интересный, а?
– Тут ты должен спросить: «А как
же Оксфорд?».
– С другой стороны, тогда тебе не
нужно никуда поступать.
– Не нужно поступать?
Можно поподробней?
– О тебе будет кому позаботиться.
– К чему тогда вся эта латынь,
сочинения? Почему было просто не послать меня шляться по ночным клубам? И вам
проще, и мне веселей.
– Про клубы не знаю, а с
образованием мы, кажется, угадали как нельзя лучше.
– То есть?
– Будь ты тупицей, ты б ему не
приглянулась.
– Ты знаешь правила.
– Половина девочек носит
украшения.
– Но никто из них не собирается
сломать себе жизнь.
– Мы с Вами не сходимся во мнении.
– И далеко зашли эти смехотворные
планы? Вы назначили дату? Выбрали церковь?
– Мы не будем венчаться в церкви.
Дэвид – иудей.
– Иудей... Он – еврей. Ты,
полагаю, знаешь, что евреи убили Господа нашего?
– А Вы, полагаю, знаете, что
Господь наш сам был евреем?
– Полагаю, это он тебе так сказал.
То, что происходило во время
войны, весьма прискорбно, но это не извиняет злонамеренную и лживую пропаганду.
Как я вижу, ты ещё больше
нуждаешься в разумном совете, чем я думала.
Без диплома ничего нельзя
добиться.
– И с дипломом тоже. Женщине так
уж точно.
– А как же я? Тоже ничего не
добилась? Или мисс Таббс? Или мисс Уилсон?
Без диплома никого из нас тут бы
не было.
Конечно, учёба – дело трудное,
скучное...
– Скучное!
– Что, прости?
– Учёба – дело трудное и скучное.
Преподавание – дело скучное и трудное. И вы учите меня скучать, скучать и
скучать до конца дней моих.
Вся эта идиотская страна погрязла
в скуке: ни жизни, ни красок, ни радости.
Может, со дня на день на нас
русские ядерную бомбу скинут... Так что передо мной выбор: делать что-то трудное
и скучное или выйти замуж за моего еврея, ездить в Париж и Рим, слушать джаз,
читать, вкусно есть в хороших ресторанах и веселиться.
Мисс Волтерс, нас уже мало учить
чему-то, нам нужно знать, зачем всё это.
– Ведь не обязательно идти в
преподаватели... Есть государственная служба.
– Не хочу показаться дерзкой, мисс
Волтерс, но эту речь Вам стоит отрепетировать. Как знать, может, Вам снова
зададут такой вопрос.
– Я знала, что ты передумаешь
насчёт университета. Теперь ты останешься красоткой.
– Но читать-то мне можно будет?
– Конечно. Но только не книжки, а
журналы. От них больше проку.
– Дэнни не обрадовался нашей
помолвке.
– Да, я заметил. Наверное,
ревнует.
– Ревнует?
– Будем держать его подальше от
тебя.
– Ты женат!
– По закону – да.
– И когда ты собирался сказать
мне?
– Скоро. Просто момента
подходящего не было.
Ты казалась такой счастливой, и я
был счастлив.
– Ты всё это время жил со своей
женой, в двух шагах отсюда!
<...>
– Ну, ладно тебе. Успокойся.
– Я всё потеряла. Я не сдавала
экзамены. Я бросила школу. И что теперь?
– Я могу развестись.
Всё будет хорошо.
– Иди, скажи им.
Иди, скажи им, а потом скажи всё
своей жене.
– Сейчас они меня не послушают. Я
зайду завтра, когда страсти улягутся.
– Не заставляй меня самой им всё
рассказывать. Ты в долгу передо мной... и перед ними.
– Я перед ними в неоплатном долгу.
– Если это тебя утешит, больше я с
ним не разговариваю.
– В забавном мире вы живёте. Вы
оба смотрели на мой роман с женатым мужчиной и не сочли нужным ничего мне
рассказать...
– Добрый день.
– Здравствуйте.
Простите, я ошиблась домом.
У меня тут должен быть урок
музыки.
– О, нет... Вы ведь...
Боже, Вы – совсем ребёнок...
Вы ведь ни о чём не знали...
Нет... Как всегда...
Вы не в положении?
Такое тоже бывало...
Слава Богу.
– Нужно всё обсудить.
Если ты этого не сделаешь, сделаю
я: я – всё-таки твой отец.
– Ах, ты – снова мой отец? А кем
ты был, когда позволил мне сломать себе жизнь? Да, школьницы всегда попадаются
на крючок взрослых ловеласов, но вы-то оба...
Дженни, прости меня. Я всё испортил.
Я всю жизнь чего-то боялся и не хотел, чтобы боялась ты. Вот почему я хотел,
чтобы ты училась в Оксфорде. А потом появился Дэвид... Он водил дружбу с
писателями, ходил на концерты, но он оказался не тем, за кого себя выдавал, и
не тем, за кого ты его принимала.
– И чем мы можем помочь?
– Я хочу остаться на второй год и
сдать экзамены.
– Мне казалось, ты не видишь
смысла ни в школьном обучении, ни в том, что делаю я, или кто бы то ни был
здесь.
– Я была дурой. Теперь я знаю,
какой жизни хочу, и знаю, что этот путь нужно пройти целиком. Я должна
поступить в университет.
– Мне не доставляет удовольствия
смотреть на то, как наши ученицы ломают себе жизнь. Хотя, конечно, ты – больше
не наша ученица, причём по собственной воле.
– Вы считаете меня пропащей женщиной?
– Ты – не женщина. Нет, боюсь,
тебе больше нечего делать в нашей школе.
– У Вас хорошо: книги, картины...
– Дешёвые издания и открытки,
Дженни.
– Но Вам этого хватает.
– Бёрн-Джонс.
– Он тебе нравится?
– Да, всё ещё нравится.
– «Всё ещё»? Слышу голос мудрой
старушки.
– Я и кажусь себе старушкой,
только не слишком мудрой.
И вот я стала читать английские
книжки, стараясь избежать прыщей и очков, которые предрекала мне Хелен.
Наверное, с виду я казалась такой же свежей и наивной простушкой, как прочие
студентки, но это было не так.
Однажды мальчик, с которым я встречалась (а я встречалась именно с
мальчиками), позвал меня поехать с ним в Париж, и я ответила: «Да! Я мечтаю
увидеть Париж!», словно я никогда там прежде и не бывала.