Смотри... Пять сантиметров в секунду... Это скорость, с которой опадают лепестки сакуры. Пять сантиметров в секунду.

 

Дорогой Такаки Тоно! Извини, что так давно не писала.

В наших краях тоже выдалось жаркое лето, правда, здесь жара не досаждает так, как в столице. Но я и сейчас радуюсь, когда вспоминаю душное лето в Токио – асфальт, такой горячий, что того и гляди расплавится, далёкие небоскрёбы в знойном мареве, обжигающие холодом кондиционеры в подземке и супермаркетах.

Мы виделись в последний раз на выпускном вечере начальной школы. С тех пор минуло полгода, и... Такаки, ты обо мне вспоминаешь?

 

Такаки, здравствуй! Спасибо тебе за ответ. Я была ему очень рада. Вот уже и осень наступила. Осенние листья в наших краях – такие красивые. Позавчера я впервые в этом году достала и надела вязаную кофту.

Школьный кружок теперь собирается рано утром, поэтому письмо мне приходится писать в поезде.

Я недавно подстриглась. Теперь мои волосы чуть приоткрывают уши. Если бы мы встретились, ты бы меня, скорее всего, не узнал. Такаки, ты ведь, конечно, тоже понемногу меняешься, да?

 

Здравствуй! Погода по-прежнему не радует. У тебя всё хорошо? В наших краях уже в который раз выпал снег. Поэтому я хожу в школу в кошмарно толстой и тяжёлой одежде. Ничего не поделаешь. В Токио ведь снега пока нет?

Я всё никак не привыкну и по-прежнему смотрю прогноз погоды до тех пор, прока не скажут про Токио.

Такаки, когда я узнала о том, что ты опять меняешь школы, мне стало не по себе. Мы с тобой давно переводимся из одной школы в другую и, наверное, уже привыкли. Но всё-таки школа в Кагосиме... На этот раз ты окажешься совсем далеко.

Придёт час – и расстояние между нами станет таким большим, что мы уже не сможем ездить друг к другу на поезде. Теперь я, конечно, буду чуть сильнее ощущать одиночество. Такаки, пожалуйста, береги себя.

 

Здравствуй, Такаки! Я так счастлива, что ты обещал приехать четвёртого марта.

С тех пор, как мы виделись, прошёл уже год. Ничего не могу с собой поделать – переживаю.

У моего дома стоит огромное дерево сакуры. Весной с него, наверное, облетают лепестки – со скоростью пять сантиметров в секунду, и я думаю: «Как было бы здорово... когда придёт весна, любоваться им вместе с Такаки!».

Огромное спасибо тебе за то, что ты приедешь прямо на мою станцию, но только путь до неё очень долог, поэтому, пожалуйста, будь осторожен. Я буду ждать тебя в назначенный день в семь вечера в зале ожидания.

 

Настал день обещанной встречи с Акари. Ближе к вечеру пошёл снег.

 

Мне кажется, мы с Акари думали и чувствовали во многом одинаково. Через год после того, как я стал учиться в Токио, Акари перевели в тот же класс. Мы тогда были маленькими и слабыми и чаще бывали в библиотеке, чем на спортплощадке, и, конечно, быстро подружились. По этой причине над нами иногда насмехались одноклассники. Но... нас было двое, и – странное дело – мы уже не видели в их насмешках ничего ужасного. Как бы там ни было, мы стали ходить в одну и ту же школу. «Теперь мы не расстанемся», – так почему-то мне казалось в те дни.

 

Я впервые приехал на станцию «Синдзюку» один. И в первый раз в жизни сам пересаживался на другой поезд.

Моё сердце колотилось. Зато в конце пути я увижу Акари.

 

Я прижал телефонную трубку к уху с такой силой, что стало больно. Я ощущал обиду Акари как самую горькую обиду в своей жизни, но только изменить я ничего не мог.

 

Терминал пересадочной станции постепенно заполнялся людьми, ехавшими с работы домой. Их ботинки и сапоги были мокрыми от снега. Холодный воздух пах по-особому – городом, в котором мело с утра до ночи.

Только тут я вспомнил о том, что в такую погоду поезда имеют обыкновение опаздывать. Моё беспокойство моментально усилилось.

 

Мы миновали станцию «Оомия», и пейзаж сразу изменился: дома за коном появлялись теперь редко-редко.

 

Поезд шёл от станции к станции невероятно медленно и делал на каждой из них невероятно долгие остановки.

 

Пустынная незнакомая снежная равнина за окном, замедленное течение времени, мучительный голод постепенно наполняли моё сердце отчаянием. Я думал о том, что теперь, когда назначенный час миновал, Акари, конечно же, начала беспокоиться.

 

В тот день... в тот день, когда она позвонила... Акари было очень плохо, куда хуже, чем мне. И всё же, несмотря на это, я не смог найти для неё ни единого нежного слова, и мне было ужасно стыдно.

 

Первое письмо от Акари пришло лишь спустя полгода, летом, когда я был в шестом классе. Я помню каждую строчку этого письма.

 

Две недели назад в преддверии назначенной встречи я написал Акари письмо, которое хотел передать из рук в руки.

Очень многого я тогда не смог бы ей сказать, очень о многом никогда не решился бы спросить.

Как бы то ни было, мне оставалось только стремиться к станции, где ждала Акари.

 

Такаки, как твои дела? Школьный кружок теперь собирается рано утром, поэтому письмо мне приходится писать в поезде.

Не знаю, почему, но по этим письмам мне всегда казалось, что Акари одинока.

 

Поезд тогда застыл посреди заснеженной пустоши на без малого два часа. Каждая минута тянулась ужасающе долго. Время словно возненавидело меня и текло где-то в вышине с бесконечной медлительностью.

Стиснув зубы, я изо всех сил боролся с подступавшими к горлу слезами.

 

Акари... Пожалуйста... скорее... скорее... пожалуйста, прошу тебя, иди домой!..

 

В то мгновение я ясно ощутил, что значит: вечность; что значит: сердце; что значит: душа. Я словно бы осознал всё то, что случилось со мной за 13 лет. Но мгновение прошло, и мне стало невыносимо грустно.

Доброта Акари, душа Акари – смогу ли я сберечь их? Вправе ли я увлекать Акари за собой? Ответов на эти вопросы я не знал.

Я отчётливо понял только, что отныне мы с ней уже не сможем всегда быть вместе. Нас по-прежнему ждала необозримая жизнь, перед нами раскинулась неизбежная равнина времени без конца и края.

Однако... обуявшая меня тревога вскоре незаметно рассеялась, и остались только нежные губы Акари.

 

Ту ночь мы провели в маленьком сарае на краю поля. Завернувшись в старое одеяло, мы говорили почти до утра, а потом незаметно провалились в сон.

 

Утром, в последнюю минуту едва успев на поезд, я прощался с Акари.

 

<Мы будем писать письма!.. И звонить!..>

 

Я так и не сказал Акари о том, что потерял письмо, которое хотел ей передать. Потому что всё в мире после того поцелуя казалось мне совсем не таким, каким было до него.

Я хотел тогда лишь одного: чтобы у меня достало сил её защитить. Я думал только об этом – и продолжал, не отрываясь, смотреть на пейзаж, проносившийся за окном.

 

***

Моё сердце запрыгало от радости. Будь я собакой, мой хвост завертелся бы как пропеллер. «Ах, как хорошо, что я не собака», – сказала я себе с облегчением.

Тут я посмотрела на себя со стороны и изумилась: какая же я идиотка! И всё же...

 

Когда я ехала домой вместе с Такаки, я была счастлива. С самого начала Такаки был немножко не такой, как другие мальчики.

Он сразу мне понравился, и я решила, что поступлю в ту же старшую школу, что и он. Я готовилась из всех сил и каким-то образом всё-таки сдала экзамены.

 

Когда бы я ни сталкивалась с Такаки, моя любовь к нему становилась только сильнее. Это было ужасно. Каждый день был как пытка. Но всякий раз, когда я видела Такаки, я была счастлива... и ничего не могла с собой поделать.

 

Иногда Такаки набирал сообщения для кого-то... Как я хотела в такие минуты, чтобы получателем оказалась я! Почему-то я постоянно думала об этом.

 

Моя сестра тут ни при чём... Просто... По настоянию сестры я занялась сёрфингом, но... И человек, который занимает все мои мысли... Я так ничего и не добилась...

 

В тот момент, когда я увидела Такаки, в груди у меня защемило.

 

Он такой добрый. Иногда кажется, что он вот-вот заплачет.

 

Наверное, это будет по-настоящему одинокое странствие, превосходящее всякое воображение. Полёт к далёкой цели в абсолютной пустоте без надежды случайно встретить на пути даже атом водорода.

Каково это – очутиться в бездне и верить всем сердцем, что ты приближаешься к тайнам Вселенной?..

Как долго мы будем лететь? Как долго мы сможем лететь?

 

Как случилось, что я привык набирать сообщения, у которых нет адресата?

 

После того дня наш остров обошли несколько тайфунов, и жара стала мало-помалу спадать. Ветер, тормошивший сахарный тростник, исподволь наполнялся прохладой, небо стало самую чуточку выше, облака обретали округлые формы, одноклассники, ездившие на «кабах», надевали лёгкие куртки.

 

Когда я впервые за полгода оседлала волну, в воздухе ещё теплилось лето. Была середина октября.

 

Просто сегодня я уж точно скажу Такаки, что я его люблю! Если я промолчу в день, когда оседала волну, я никогда не смогу заставить себя признаться.

 

Пожалуйста... прошу тебя, не будь со мной таким добрым!..

 

Отчаянно и безрассудно взметнув руку к небу, мы отправили в полёт огромную глыбу металла, чтобы пристальнее вглядеться в безумно далёкие космические пространства.

 

У меня было чувство, что я хоть немного, но понимаю, почему Такаки казался не таким, как остальные. И в то же время я осознавала, что он никогда не посмотрит на меня так, как я о том мечтаю. Вот почему в тот день я ничего ему не сказала.

 

Такаки – очень добрый, но... Он так добр, но только... только... его взгляд будет всегда устремлён к чему-то далёкому, к чему-то, что выше меня.

Я никогда не смогу дать ему то, чего он так жаждет. И всё-таки...

И всё-таки я знаю, что и завтра, и послезавтра, и всегда я буду любить Такаки, что бы ни случилось.

 

Я думала только о Такаки, и слёзы текли из моих глаз, а потом я уснула.

 

***

Я знал, что если сейчас оглянуться, она тоже оглянётся – иначе и быть не могло.

 

Этой ночью я видела старый сон. И он, и я – мы были ещё детьми. Это всё письмо, которое я нашла вчера...

 

Когда живёшь обычной жизнью, тоска пропитывает всё – желтеющие страницы книг, зубную щётку в ванной, сообщения в мобильном телефоне.

 

«После всего, что было, я всё равно люблю тебя», – написала мне девушка, с которой я встречался три года. И дальше: «Мы с тобой тысячу раз обменивались письмами... но наши сердца близились едва ли на сантиметр».

 

Все эти годы я бежал вперёд, хотел обрести что-то важное, что-то недостижимое – и, кажется, в конце концов, остался ни с чем.

Я не знал, откуда вырвалась эта тревожная мысль, и боялся признаться себе, что это правда. И продолжал работать. Потом я заметил, что день ото дня моё сердце ожесточается, а жить становится всё невыносимей.

 

Однажды утром я с ужасом осознал то, что до сих пор не мог принять. Мне стало ясно, сколь много я утратил. Я уволился из компании. Я понял, что стою на краю пропасти.

 

Вчера я видел сон. Очень старый сон. Во сне нам всё ещё по 13 лет. Вокруг – огромная равнина, вся покрытая снегом. Далёкие огни домов расплываются и тонут во тьме. Мы идём по ковру свежевыпавшего снега, не оставляя следом. Идём и думаем:

«Однажды мы снова будем любоваться сакурой вместе». Ни он, ни я не сомневаемся в том, что всё будет именно так.