Вот моя история... Начиналось так: помню, когда мне было чуть больше двух лет, мама одела меня в зимний комбинезон и отправила с отцом к врачу. Мы стояли у двери, пока отец заводил машину. Он обанкротился, а потому пересел на спортивные «Шавей Корветт», шестицилиндровые «Шеви» середины шестидесятых. Когда он повернул ключ, мотор взорвался, словно вулкан. Я весело засмеялся, а мама начала шептать молитвы. Когда мне исполнилось четыре, отец ушёл из дома. Я представляю себе его с гордо поднятой головой, несмотря на совершаемую ошибку. И, тем не менее, в двух вещах он был прав: он ушёл без сцен и без единого фенига в кармане.

 

Чем больше руль, тем круче тачка – известное дело.

 

Только ссыкун Армстронг сидит на наркоте, а настоящий гонщик терпит боль. Это называется: сердце.

 

Только победители ездят на Айпо. Это называется эффективностью.

 

– ...У нас новые приоритеты.

– И какие же?

– Мы обратились в буддизм и теперь верим в перерождение.

– Вот как! Это очень интересно...

– Вот смотрю на тебя и понимаю, что страстно желаю переродиться в твой топ.

– Ну, что ж...

– Когда ты заканчиваешь?

– А кого это интересует?

– Меня.

– Есть предложения?

– Для начала мы могли бы отвезти тебя домой.

 

«Когда заканчиваешь?», буддизм... Что за глупый способ склеить тёлку?

 

Папа вряд ли поможет тебе с домашним заданием, поэтому возвращайся домой вовремя.

 

– Послушай, у павлина самые красивые перья в мире, да? Ему завидуют все птицы, и он об этом знает. Когда он показывает всем своё оперение, становится заносчивым и надменным. Но дело в том, что у павлина и самые уродливые лапы в мире. Говорят: если он в этот момент посмотрит на свои лапы, его хвост тут же складывается, он сразу становится маленьким, безропотным и скромным.

– Значит, всё в жизни справедливо и уравновешенно?

– Вот именно!

А если не так, то вспомни о моём поцелуе на своём лбу.

 

Отец и без того нечасто бывал дома, так что его уход прошёл для меня почти незаметно. Будучи любителем ритуалов, он взял с собой лишь четыре футболки с V-образным вырезом, зажигалку Zippo, блок сигарет и больше ничего. Мама говорила: он уехал в командировку, что отчасти было правдой. В любом случае это было единственным данным мне объяснением, и я искренне считал его достаточным.

 

Ему нужно лишь немного любви.

 

– ...Просто я Робин Гуд велосипедной торговли.

– Робин Гуд? Мило...

А где же Ваше трико?

– В лесу оставил.

 

– Откуда у вас лобстеры?

– Из Канады.

– Я имел в виду: с западного или восточного побережья?

Восточного, потому что на западном – лобстеры не водятся. Там есть только обычные крабы и простые лангусты. Это и выводит из себя рыбаков с западного побережья. Лангусты ведь приносят гораздо больше денег, чем простые крабы. Они даже обратились с петицией к правительству, чтобы оно приняло какие-то меры. Мы тоже хотим продавать лобстеров. Тогда под давлением рыбаков правительство открыло программу по изучению морской среды западного побережья (содержание солей, состояние грунта, концентрация кислорода в воде). Оказалось, что морская среда западного побережья идеально подходит для разведения лобстеров. С этой целью был зафрахтован самолёт-гигант, на борт которого поместили пятьдесят тысяч лобстеров, разместив их в ёмкостях, наполненных обогащённой кислородом водой. Чтобы животные не поранили себя во время полёта, их клешни зафиксировали резиновыми кольцами. А чтобы они не скучали, для них приготовили специальную развлекательную программу для лобстеров: они смотрели кино, слушали музыку...

– Танцевали на столах?

– Про это мне ничего неизвестно. Но вот что они играли в PlayStation – это точно. Алкоголь не предлагался... они его плохо переносят. Так или иначе самолёт поднялся в небо и приземлился в Ванкувере, пролетев через всю Канаду. Там лобстеров перегрузили на корабль и вывезли в море. Добравшись до нужного места, специалисты отпустили лобстеров на свободу, опуская их по одному с помощью специального крана для лобстеров, чтобы они не поранились. И как только последний из пятидесяти тысяч лобстеров пошёл ко дну, раскачиваясь словно буковый лист на ветру, один из этих университетских умников вдруг спросил: «Как же эти лобстеры смогут прокормиться с резинками на клешнях?». Бедные животные теперь могли лишь беспомощно бить своих жертв по голове. Этим и закончилась история добычи лобстеров на западном побережье.

– В чём мораль этой истории?

– Не стоит вмешиваться в дела матери-природы.

 

– Ты объехал весь мир, чтобы прокатиться на велосипеде?

– Только те места, где есть горы.

 

Это Тур-Мале. Там я ещё не был. Это моя большая мечта.

 

– «Маленький принц». Я люблю Сент-Экзюпери. Знаешь его историю?

– Нет.

– Он был безумно влюблён в одну графиню. И однажды он робко спросил её: «Ты меня любишь?». И она ответила ему: «Ви, мон шери, я люблю тебя всем сердцем... этой ночью».

– Я бы тоже мог сказать такое.

– За что ты его любишь?

– За его уступчатые склоны.

Извини.

Он был одновременно и писателем, и человеком дела. Вот почему я его люблю.

 

– Я немного прокачусь, хорошо?

– Там же дождь.

– Скоро перестанет.

– Мы ещё увидимся?

– Может быть.

 

Любой горожанин хотя бы с малейшими задатками разума рано или поздно начинает ощущать себя дикарём. Его единственное спасение заключается в том, чтобы выбраться из этой пыли... в одиночку. Я пересмотрел весь атлас от корки до корки и нашёл это место: Шри-Ланка – остров в форме слезы, стекающей с экватора, амулет, висящий на шее Индии, центр которого украшают горы. Тысячи деревушек с трудно произносимыми названиями соединяют между собой кольца асфальтовых змей. Пока я скольжу на своём велосипеде вдоль воздушного канала по Хорден-Плейнс, по накатанным песчаным дорогам цвета корицы, мимо бесконечной череды рисовых полей, я понял, в чём состоит прелесть путешествия в одиночку: никто не может указать тебе, что твоё ощущение блаженства беспочвенно.

 

Когда мне было восемь, отец впервые отвёз меня на две недели в Брэмерхев. С тех пор я стал ездить туда каждый август. Для меня эти поездки были лучшим моментом в году, а для моей матери – ежегодным поводом для недовольства. Всего одним искусным государственным переворотом этот старый мошенник завоевал моё внимание, практически не беря на себя никакой ответственности, однако получая гарантированную славу благодаря медлительному красному форд-мустангу, квартире с видом на море, Suzi Quatro и водке.

 

В восьмидесятых годах по Гангу плавало так много мёртвых тел, что правительство Индии решило прибегнуть к помощи пресловутых каймановых черепах. Оказавшись в водах Ганга, они начали постепенно поедать трупы, пока не случилось одно роковое событие.

Какой-то крестьянин решил поплавать в реке. Его по ошибке укусила черепаха. «Ого!», – подумала она, – «А ведь живые-то гораздо вкуснее мёртвых!». Эта весть быстро распространилась среди черепашьего общества, и животные открыли охоту на живых людей. Всего за две недели население Индии уменьшилось на 25 %.

<...> Так или иначе это дало начало знаменитой операции «Черепаха», в рамках которой армия выловила всех мужских особей этого вида для их полной стерилизации. И постепенно вид каймановых черепах вымер. Однако к тому времени, как умерла последняя особь, в Индии осталось в живых только семьдесят пять тысяч человек. Семьдесят пять тысяч человек во всей Индии.

– Вся эта история – выдумки.

– Эту историю слово в слово напечатали в «Herald Tribune».

 

Более 90 % всех больных отказываются от операции, когда сталкиваются с необходимостью ампутации конечности.

 

Да в кукле Вуду меньше игл, чем во мне.

 

По крайней мере, теперь педикюр мне обойдётся в половину дешевле.

 

– Как нога?

– Не знаю. Не хватает смелости заглянуть под одеяло.

Я ничего не помню.

– Не думай об этом сейчас. Теперь всё будет хорошо.

 

– То, что происходит с господином Зоммером, называется фантомной болью. Он испытывает реальную боль в своей ампутированной левой ноге. Подобное явление вполне нормально.

– Как такое возможно?

– Он чувствует боль, которую испытал до операции.

– Ерунда какая-то.

– Что?

– Его левая нога гниёт где-то в мусорном ведре, но по-прежнему заставляет его страдать. Так нечестно, не находите?

Долго это ещё продлится?

– Полгода. Возможно, год. Бывает, боль остаётся навсегда.

 

В старших классах я решил бросить школу и тайно сбежать от матери. Если бы я сказал ей, что хочу жить с отцом в Бремерхафене, она в свойственной ей манере восприняла бы это как предательство. Она застала меня, когда я собирал вещи среди ночи. Заливаясь слезами, она продолжала бить меня своим махровым халатом. Это было очень унизительно... и навсегда отпечаталось в моей памяти.

 

– А на что похоже то, что осталось?

– На большой кусок ветчины.

 

Я сильно ударился головой... и забыл все свои истории. Так что больше ничего не помню.

 

– Итак, в Индонезии крысы считаются священными животными. Однако ещё священнее там считаются деньги. В этом-то вся проблема. Крысы стали поедать сахарный тростник, который являлся основным источником дохода местных крестьян. Разумеется, никто из них не хотел совершать грех, убивая крыс. Но спустя некоторое время у местных жителей возникла блестящая идея: выпустить в поля мангустов, чтобы те уничтожили крыс. Однако спустя пару недель крестьяне заметили, что количество крыс продолжает расти, в то время как посевы сахарного тростника стремительно сокращаются. Тогда было решено понаблюдать, как продвигается эксперимент, но смотреть было не на что. Мангусты охотились по ночам, а днём спали, в то время как крысы по ночам охотились, а днём спали.

Подождите, я перепутал... Мангусты по ночам спали, охотились днём, в то время как крысы спали по ночам, а охотились днём.

Так в чём же мораль этой истории?

– Не спорь с матерью-природой.

 

– Как это случилось?

– Не знаю. Я ничего не помню.

– И тебе не хотелось бы об этом узнать?

– Ноги нет. Уже ничего не исправишь.

 

– Я рада, что ты здесь. Я приготовила тебе комнату для гостей.

– Теперь я калека... и займу немного места.

 

Когда на верфи случился кризис, и судебные приставы постучали в его дверь, отец снова проделал фокус с исчезновением. Когда спустя год он снова вернулся в Бремерхафен, наша жизнь впервые пошла по плану. Он окончательно сложил с себя обязательства перед семьёй, отправился ловить форель и делал всё возможное, чтобы справиться со своими демонами, которые его обуревали. Кем были эти демоны, я так никогда и не узнал. Да и кто вообще мог это знать? И, тем не менее, они были рядом с ним и становились всё сильнее. В моменты приступов оно изо всех сил старался утопить их в вине.

 

– Обещай мне не поддаваться никакому кризису.

– Можно мне, по крайней мере, в окно поглазеть?

– Хорошо. Ты вряд ли можешь перебраться через перила.

– Я всегда могу бросить старый фен в ванну.

– С каких пор в твоей халупе появилась ванна?

 

– ...Протез может подстроиться под особенности Вашей походки. Проблема в том, что Ваша страховка не сможет полностью покрыть его стоимости. Но даже если Вы решитесь на это, очень важно, как пойдёт процесс реабилитации. Вам придётся целый месяц, пять дней в неделю, проходить, по крайней мере, по три часа.

– Как же мне тогда зарабатывать на жизнь?

– Зарабатывать на жизнь? Господин Зоммер, это должно Вас беспокоить меньше всего.

– Однако пока эта самая насущная из моих проблем. Нищета заставляет работать по-полному. И мне нужна эта нога. Я должен собрать нужную сумму.

 

– А как у тебя нога отвалилась?

– Йоханна, так не говорят. Этот человек потерял свою ногу.

Простите её.

– Всё в порядке.

Твоя мама права. Я, в самом деле, потерял свою ногу и теперь не могу её найти.

– Тогда, если хочешь, можешь взять ногу от моей барби.

– Послушай, может, у тебя и кен есть? Я ведь мужчина.

– Нет.

 

– У тебя неплохо получается.

– Точно одно: я бы не успел добраться до спасательных шлюпок, окажись на Титанике.

 

Если уж он может трахаться, то уж кофе себе точно нальёт.

 

– Это был бесчувственный секс.

– А подробнее?

<...>

– ...Я был цирковым пони, который может делать только один трюк. А она скакала на мне.

 

– Похоже, ампутация не повлияла на твои таланты в постели.

– Напротив: разбрызгиватель тот же, только газон поменьше, а потому давление сильнее. Он становится таким твёрдым, что даже чёртов кот не сможет его поцарапать.

 

Что остаётся безногому парню? Бег в мешке!

 

– Завтра Новый год. У тебя есть планы?

– У меня было так много планов, что я, к счастью, позабыл их все.

Пожарным я уже стать не смогу. Пока спущусь по штанге, дом сгорит дотла.

– Но тебе можно будет не бояться обжечь левую ногу.

 

Конец истории моего отца оказался болезненным. Мы боролись за деньги, и это привело нас к двум годам холодной войны. Мы установили зону молчания. За это время отец дважды готов был отдать концы, но я каждый раз отвозил его в больницу Святого Паулса и молча относил на руках его пятидесяти пятикилограммовое тело бывшего борца в лёгком весе в приёмный покой.

 

– Давай веселиться! В конце концов, сегодня Новый год.

– Лучше засуньте мне в задницу мороженых белок.

– Тогда забудь о Нике и позвони Каприс.

– У Каприс месячные. К тому же она бросила курить. Ужасное сочетание.

– Признайся, у тебя начался кризис.

– Если ты ещё раз повторишь это слово, он в самом деле у меня начнётся.

Нет у меня никакого кризиса... и не будет, ясно? Тебе понятно?

– Да.

– А теперь веселитесь.

 

В ночь его смерти отца видели в порту, еле стоящим на ногах от пьяной ярости. На следующее утро его совершенно безжизненное тело обнаружили в маслянистых прибрежных водах. Следователь оказался человеком тактичным и констатировал смерть от сердечного приступа. Возможно, это было самоубийство. Хотя какое это имеет значение? Может, это и к лучшему.

В отделении портовой полиции мы с братом забрали его жалкие пожитки: золотую зажигалку Дэниелса со сломанным кремнем, солнечные очки с одним стеклом, швейцарские часы, наполненные морской водой, и бумажник с пятнадцатью марками и рецептом на виагру.

...

Через несколько месяцев я вышел в море на отцовской лодке, чтобы исполнить его желание и рассыпать там его прах. Когда оставалась последняя пригоршня, ветер сменил направление, и отцовский прах вместе с дымом попал мне в лицо.

Взглянув на эту безвкусную урну, я разглядел имя отца, выгравированное на ней. Я бросил её за борт, чтобы дать повод для споров сборщикам мусора.

 

От слов твоих я погрузилась в сон. Я надеюсь на справедливость в жизни. Во сне я вижу тот день, когда мы смеялись, павлинов и лапы. Всё это очень меня смущает. Я просыпаюсь и понимаю, что всё в порядке, и всё это благодаря твоему поцелую на моём лбу.

 

Итак, мой отец... Мой отец был рыболовом-любителем. Я был молод и хотел произвести на него впечатление, поэтому решил устроиться на работу на одно из торговых рыболовных судов. Самое сложное в ловле крабов – голыми руками схватить краба за задницу. Я выбрал самого крупного, толстого краба... Однако краб не растерялся, он схватил отцовский душ и побежал в мою сторону, потом он остановился и посмотрел мне прямо в глаза. Отец чуть не умер от страха. ...А я бежал и бежал. Внезапно краб умер... от остановки сердца.

 

– Ты всё выдумал.

– Я немного додумал, чтобы история стала интереснее.

 

Знаешь, мы с отцом мало разговаривали друг с другом, поэтому я мало чему от него научился. Однако в единственном своём письме ко мне он посоветовал: если я когда-нибудь подумаю о том, что жизнь несправедлива, надо вспомнить тот день, когда за мной погнался краб.

 

В какой-то момент я начал думать, что отцовские демоны одолели и меня. Однако одно я знаю точно: я не собираюсь топить их в вине.

 

Это моя история. И пусть ею и останется.

Я больше не хочу путешествовать в одиночку. Должен быть тот, кто может возразить моим искусным рассказам, кто сможет укротить мои фантазии. Мне нужна твоя помощь, чтобы покорить ту самую гору, так называемую Тур-Мале. Я надеюсь, ты приедешь... потому что я думаю... я думаю, что люблю тебя. Ну, вот я и сказал это... или, точнее, написал... то самое слово на Л.