Я хочу уехать домой... далеко...
за пятьсот километров... на скором поезде... в свою крепость. В Париже я другой
человек.
Не уходите... Не надо бояться.
Вы бросили трёх девочек. Они стали женщинами...
хорошими
женщинами. Они не таят обиды. Не жаждут мести. Вы их полюбите,
я уверена.
В моей семье мужей всегда сажают
рядом с жёнами, будто они давно не виделись.
Уже тридцать лет на семейных
торжествах я сижу здесь вместо папы рядом с мамой, и мы молчим о нём.
Моя старшая сестра берёт пример с мамы
– всегда серьёзна. Неужели непонятно: делу – время, потехе – час?
– Нам нельзя брать трубку, не то
что звонить!
– Брать нельзя, чтобы не попасть
на Него, а звонить можно!
– Это дорого. Мама сказала: в
крайнем случае.
– Сегодня крайний случай!
– Ничего подобного.
– В крайнем случае или по
случаю...
– По случаю? Как это «по случаю»?
Что это значит?
– Годовщина. Праздник. Сегодня 1
апреля, День дурака. Можно пошутить.
– Ты знаешь, что нам нельзя. Уйди!
– Если не будешь мешать, мы не
будем тебя дразнить.
Её прозвали «ушки на макушке» за
то, что подслушивает. Взрослые напрасно закрываются, она всё равно слышит.
– Твоя шутка – глупая! Ты
испугаешь маму.
– Так и надо, иначе это не
розыгрыш. Чем страшнее, тем смешнее.
Держись, держись... Капитан
командует рядовыми.
Я видела мужчину со снимка. Он был
здесь. Всё знал обо мне. Даже расспрашивал меня инкогнито. Он знал, что я приду, и
мог прийти, если хотел. А я... Что мне делать? Позвонить ему?
Когда мы с сёстрами что-то
натворим, то собираемся, как заговорщицы. Потом, когда мама приходит, сидим и
дуемся... или радуемся. Маме ни к чему настроение каждой из нас. Ей нужно общее настроение.
Моя сестра не любит крайности. Она
– сама сдержанность. Не хочет походить на итальянскую родню.
Почему мы всегда сидим на тех же
местах? Жоржетта – справа, Карин – слева, я – в середине. Да, я всегда в
середине.
К моему рождению мама приготовила
всё голубое. Будь я мальчиком, бабушка и крёстный полюбили бы папу. После Карин
они ждали мальчика. Меня бы назвали Жоржем, не дай Бог.
А нашей младшей не повезло. <...>
Жоржетта натирает себе ляжки при ходьбе. <...> Бедняжка, да ещё и имя
старушечье!
– Сибиль, что у тебя с волосами?
Почему ты такая растрёпанная? Расчёсывайся лучше – и никаких пререканий! Каждое
утро одно и то же!
– Да, я просыпаюсь каждое утро.
Мама не позволяет нам есть на кухне.
Это дурной
тон. Её работа далеко, но она экономит на закусочной и приходит обедать домой.
– Сибиль, что бы сегодня пришла
домой с косами!
– Я не при чём, они сами
расплетаются.
– Скажите, Ваши девочки – кони?
– Что?
– Топают. Я говорил с Бутеном, им
тоже слышно. Постоянно шумят.
– Если шаги моих дочек мешают
Бутенам, они сами мне скажут.
Ну, вот, новое дело. Теперь
придётся надевать тапки. Всё потому, что мама – итальянка, и у неё нет мужа.
В школе мне чуть не отстригли
волосы из-за вшей. Я не далась. А мама удивилась, ведь я – почти мальчик. У
меня длинные волосы, и мне это нравится. Только жаль, что она каждое утро
заплетает мне косы.
– ...Ты мне не нужен. Я сама
зарабатываю и... прекрасно справляюсь.
– Учти: не лезь никому на глаза.
– Как я могу? Сидеть боком ко всем
сразу?
– Говорят, она не умеет готовить.
Пирогов не печёт. У других покупает.
– Почему у арабов всё готовят
мамы?
– Потому что бабушек здесь нет,
остались на Родине. Если муж – не повар, арабки стоят у плиты, как
бабушки-испанки-итальянки. Но мамы-испанки-итальянки ходят на работу, кто куда:
испанки, как правило, – консьержки, итальянки, вроде Анжелы, – секретарши,
продавщицы и всё такое. Поняла? Если мама и бабушки вместе работают, они всё
знают про всех.
Моя мама – особенная. Мама –
итальянка, но три её дочки – француженки, потому что отец – француз. Она
достойно растит их одна. Мама образованная, о ней не злословят, и она ни о ком
не злословит.
– Ты хоть сдачу-то дала?
– Врезала между ног.
– Хорошо... А то смотрите: посажу
в сарай к петухам – живо драться научат.
Они все темноволосые, а я – нет.
Отвезите в Италию и поймёте, кто из нас итальянка. <...> Летом они
загорают, а я белая, как таблетка аспирина. И что же делать? Пусть купаются в
майке, не то кожа облезет.
Мой крёстный приехал. Значит, день
рождения Анжелы – настоящий праздник.
Крёстный – не то, что его сёстры:
не ищет предлога, чтобы не обедать у родителей в выходной, просто не приезжает,
а если приедет – это самое лучшее время. Он – больше итальянец, чем они. Он
самый сильный. Если он шутит, все хохочут до упаду. Все его боятся.
Я не люблю эти танцы. Если мама
поймает, придётся с ней танцевать, а я совсем не хочу танцевать с мамой.
«Художница» – это я. Он меня так
зовёт, хотя не видел моих рисунков. Он считает, что я выкидываю фокусы, как
художница. Других он зовёт «волья» (по-итальянски – девчонки). Даже взрослых
так зовёт. А меня – «художница».
– Покопайся в мазуте – увидишь,
какие будут руки.
– Ты будешь рада, если этот тип у
нас поселится?
...
Да, я буду рада. Мы перестанем
следить, грустит она или нет. Это будет не наша вина. Виноват будет он. Мы же
только её дочери. А на него наплевать.
Сосед перестанет делать замечания,
Кадер приставать, я смогу дурачиться...
– Это ещё кто такой?
– Оставь!
– Я – коллега Анжелы.
– Кого ты опять выискала?
– Перестань.
– Не можешь найти того, кто стоит
на ногах?
– Ты ему не понравилась, раз он
ушёл.
– Зачем ты это сделал? Мне стыдно.
За тебя.
– За меня стыдно? Тебе нужен ещё
один такой?
И потом ты сама меня зовёшь, когда
Он стучится! Думаешь, мне приятно быть сторожевым псом?
Вообще, зачем ты меня зовёшь? Что
хочешь доказать? Тебя защищает дверь.
– Хорошо. Больше не буду.
– И потом... Не забывай, Анна:
когда ты затеяла развод, все говорили: «Лучше плохой отец, чем без него»...
Только я тебя поддержал. Я один.
– Впереди каникулы. Мы едем на мыс
Ак, как и каждый год. Муж учит детей плавать, они рады побыть с отцом.
– А мы едем в Италию.
– В Италию?
– В Италии красиво, но это страна
воров. Берегите вещи.
– У меня там родня.
– Я просто слышала... Я там не
была...
– Всё, девочки, вас везут не на
бойню, а в лагерь.
<...>
Смотрите: другие не плачут.
– Родители их не любят.
<...>
Их родители отдыхают, пока дети в
лагере.
– Все дети рады, что едут в
лагерь.
Видно, чьи родители довольны, что
дети уедут. Моя мама не такая, не то, что их родители. Она – наша мама, и всё.
Сегодня она не уложила волосы, не
успела причесаться утром... из-за меня. Я плохо сложила свои вещи.
Море, как мои глаза. Песок, как мои волосы.
Море, как мои глаза. Песок, как Его волосы.
Море, как мои глаза. Песок, как мои волосы.
Море, как Его глаза. Песок, как мои волосы.
Море, как мои глаза. Песок, как мои волосы.
– ... все блондины – полукровки.
– Анна, мы так и не видели твоего
мужа... ни разу.
– Ты его прятала?
– Нет. Он просто горожанин, и не
привык к деревне. Как сказать... другой образ жизни, и всё.
– А почему ты его бросила?
– Потому что... он пьяница. А
вообще – художник. Мы с ним ходили на выставки... картин и всякой красоты.
– Да... На выставки... Они
ходили... Вы ходили, а детей спихивали нашей маме. А забирала она их одна,
потому что, видите ли, он не мог: сеньор напивался шампанским, виски. Пьяный
есть пьяный.
<...>
Она не могла тащить его на себе.
Художник! Как же? Ни одной картины не продал! Лучше бы стал маляром, стены бы
лучше красил. Нет, он жил как бездельник.
Как можно иметь детей и не
работать и не заниматься детьми? Ещё один рот!
– Сама виновата, Анна. Зачем училась?
Нельзя же иметь всё на свете,
правда?
– О чём ты?
– О чём? Занималась бы домом, его
бы в руках держала. Мужей дрессируют, я уж знаю, особенно с детишками.
<...>
– А я рада, что получила образование и теперь ни
от кого не завишу.
– Он слабак. Хорошо, что она его
бросила. А то старше стала замечать, что после обеда он уже на ногах не стоял.
– Видно, он не был слабаком, когда
делал ей предложение.
– А маленькая, третья, родилась
уже после развода?
– Двоих ей было мало. Не могла
остановиться.
– Анна! Анна, не сердись! Это я
ради шутки сказала.
– Он был слабаком, но в нём был
шарм.
– Оставь меня в покое, пожалуйста.